На днях заходил ко мне один сельский протоиерей — отец Алексий. Высокого роста, стройный, худой, весь седой, с добрыми проникновенными глазами, смиренный, приветливый, добродушный — он произвел на меня самое хорошее впечатление. Давно он священствует, но священствует в бедном приходе: „Мой доход равняется доходу псаломщиков в окружных селах, — говорил он, — но я никогда не искал себе лучшего прихода; я верю, что Господь благословил мне потрудиться именно здесь. Ох, сколько я видел на себе милостей Божиих! Я вас давно поминаю, и родителя вашего поминаю. (Надо сказать, что мы увиделись только впервые, а до сего времени я даже никогда не слыхал об отце протоиерее.) У меня такое правило — я поминаю всех. Живых поминаю более семисот, а усопших — и не знаю сколько. Ведь это нетрудно. Знаете, ведь они все записаны. На проскомидии, во время Херувимской песни и „Достойно" я читаю, а потом воздохну (тут отец протоиерей приложил руку к персям, устремил глаза свои к небу, и весь взор его как-то просветлел — будто он увидел Господа и просил Его за живых и усопших), потом снова читаю и снова воздохну; я всегда так. Протоиереем я недавно сделан. Это сделал меня преосвященный, который обратил внимание на то, что я никогда ни одной свадьбы не венчаю без того, чтобы жених и невеста не знали Символа веры и молитвы Господней наизусть и с объяснениями. Трудно обучать их, но все же они обучаются... На мне вся одежда чужая, я не могу делать себе — средств нет, но слава Богу за все". Действительно, отец протоиерей весьма бедно одет. Когда мы стали расставаться, отец протоиерей подошел к иконам, приложился, помолился и стал сердечно желать мне небесных даров от Бога.
Предо мною ясно вырисовывалось все величие и красота души старца. Я представил себе следующее: бедный сельский приход, удаленный от губернского города на сто пятьдесят верст, грубый деревенский народ, все более и более развращаемый за последние годы, постоянные труды, хлопоты, службы, требы, ведение хозяйства, занятия с прихожанами, недостатки, так что к концу жизни не только не скоплено на черный день, но даже нет средств, чтобы сделать себе одежду: скудные средства ведь нужны были сиротам, которых приходилось еще воспитывать, да и бедным чадам своим о Господе. Кроме нищеты, на старость осталась еще боль в ногах, о которой отец протоиерей говорит как-то добродушно, будто она не у него, будто не его ноги отнимаются. Это, так сказать, все внешние скорби, а сколько скорбей незримых, внутренних, о которых нет сил повествовать, потому что их так много и они так всем хорошо понятны! Подумайте теперь, какова же должна быть крепость души, каково величие духа, какова непоколебимость в достижении поставленной цели, какова преданность воле Божией, каковы смирение, вера, терпение, сострадание, любовь к Богом данным прихожанам, если несмотря на все тяготы, труды, лишения, скорби и напасти отец протоиерей не поддался духу лукавому, так часто многих из нас прельщающему, не прельстился ни богатством, ни славою, ни ризным украшением, а остался до заката дней своих на своем посту, в глуши, в неиз-вестности, в трудах, среди любимых им пасомых, остался делить с ними до гроба все их нужды, скорби и радости!..
А каково его бескорыстие! Он молится за живых и усопших, знаемых и незнаемых, молится бескорыстно, без надежды не только получить какую благодарность за свое доброе дело, но даже без надежды на то, что об этом узнают те живые, за которых он молитвы возносит. Он молится просто потому лишь, что молитва — его дыхание, потому, что, как пастырь, он считает нужным молиться, ибо знает, что все от Бога, знает, какое великое значение имеет молитва для живых и особенно для усопших, которые сами себе никак уже не могут помочь. Он молится не за родных только или знакомых, нет, он молится даже и за тех, которых никогда не видал и не знал. Он знает лишь одно, что они нуждаются в молитве, и он скромно, тихо, незаметно делает доброе дело, творит милостыню...
И вот такими-то молитвенниками и стоит еще мир, ими- то вот и поддерживается вера и жизнь наша. Я и не знал его, не слыхал даже о нем. А он уже молился обо мне...
А разве мало среди духовенства таких неведомых миру молитвенников за мир, благодетелей мира, доброжелателей ему?! И как счастлив мир, что есть еще такие люди! Пока они не перевелись, пока они стоят на своей Божественной страже, никакие козни вражии не страшны Святой Руси; охраняемая и ограждаемая их молитвами она будет твердо стоять как на прочном основании, и никакие мятежные волны не поколеблют ее...
Таких подвижников-молитвенников может воспитать и иметь одно лишь православие. И дай Бог, чтобы их было как можно больше.
Белев, 1913 г.