Работал также в жанре пейзажа и портрета («Лебеди», 1967; «Северный орёл», 1969; «У колодца», 1973; «Ожидание», 1976; «Человек с филином», 1976). Автор графической серии портретов композиторов и музыкантов: «Шостакович» (1961), «Бетховен» (1962), «Скрябин» (1962), «Римский-Корсаков» (1962) и других; графического цикла к опере Р. Вагнера «Кольцо Нибелунгов» (1970-е гг.). Участник республиканской выставки «Художники-сатирики Казани» (Москва, 1963), выставок в Зеленодольске и Казани (1968-76). В 1980-90-е гг. состоялся ряд персональных выставок Васильева во многих городах России, а также в Болгарии, Югославии, Испании. Открыты Мемориальный музей в пгт. Васильево (1996), Картинная галерея в Казани (1996) и музей в Москве, в Лианозовском парке (1997). Премия комсомола Татарии им. М.Джалиля за цикл картин о Великой Отечественной войне (в 1988).

Художник неустанно искал возможности раскрыть глубину и силу чувств своего народа. Порой ему казалось, что он ощутил, интуитивно поймал зрительное выражение этих чувств и страстей. Иногда ему бывало достаточно одного какого-нибудь символа, чтобы развернуть в своем сознании, а потом и на полотне панораму событий, ушедших в далекие времена.

Так он создал картину "Нечаянная встреча". Толчком для ее написания послужили старинные ворота, увиденные Васильевым случайно во время прогулки в лесу с другом Олегом Шорниковым. Это были дубовые ворота с орнаментом и вязью: "1887 год". Старинные ворота очень понравились Васильеву и, он сказал другу: - Надо сделать картину, где бы они "работали". Такой материал не должен пропадать: какие-то в этих воротах есть отложения духовного плана. Созданная художником картина удивительна. Когда-то давным-давно, встретились у ворот двое влюбленных. Наш современник, не оставивший, к сожалению, фамилии в книге отзывов под своим стихотворением, так воспринял эту картину (ее вариант - "У чужого окна"): Может, солнце на небе, А может, луна. На душе вечно черная ночь… Повстречались они у чужого окна, И беде уж ничем не помочь. Так же светел волос золотистый ковыль И прозрачна очей глубина. На знакомом платке блещет снежная пыль, А она уж чужая жена. Коромысло не дрогнет под белой рукой, Не шелохнется тонкая бровь, Ты же смелый такой, ты же сильный такой, Что же отдал другому любовь? Побоялся отца, да послушался мать, Мол она нищета-голота, А теперь вот не хочешь, не можешь понять, Что легла между вами черта. До венца, до последнего мига ждала, Что любимый придет и спасет, А потом будто заживо умерла, Но любовь и в умершей живет. Да, любовь и умершей, выходит, нужна, Но она далека, как звезда, Помни, помни! Теперь я - чужая жена, И лежит между нами черта. Эта работа, как и многие другие его полотна, воспринимается по мере углубления в нее как бы на трех уровнях. При первой встрече с ней видится что-то красивое и удивительно знакомое, родное, словно в памяти звучит зов предков. При более глубоком проникновении в суть картины понимаешь, что художник всеми найденными им средствами сумел сказать о героях главное, раскрыть их внутренний мир. Необходимое настроение усиливается точно выбранными характеристиками-символами. Вилы, зажатые в руке, подчеркивают решительность юноши, а ворот его рубахи, выбившийся из-под тулупа, - это язык пламени, страстью объявшего душу. И зритель понимает, что любовь в этом человеке зажжена не внешней красотой девушки, действующей мгновенно, но теми чувствами и словами, что мы слышим в печальных песнях нашего народа, в греческой поэзии, в германских сказаниях и повсюду на всей земле, где любят и страдают. И все же главный герой на этом полотне не он, а она - девушка, чей внешне бесстрастный образ не только не оставляет равнодушным зрителей, но, напротив, пробуждает новые мысли. Васильев не любил экзальтированных людей. Он ценил в человеке спокойное, твердое состояние духа и поэтому считал неприличным выражать чувства и устремления своих героев, искажая для этого их чувства мимикой. Проникнув на второй смысловой план картины, легко прочитать чувства и думы героини: борьбу обуявших ее страстей - неодолимой тяги, любви к этому красивому юноше и какого-то довлеющего над ней, неведомого нам долга. Но, проникая на третий, самый глубокий план картины, понимаешь, что на ней изображена не бытовая ситуация, а нечто гораздо более сильное. Здесь встретились не просто два человека, а каких-то два бесконечных начала, две противоборствующие и в то же время стремящиеся к друг другу стихии. И все побочное вдруг уходит, и остается восприятие одной высокой духовности как гармонии чувства и мысли, формы и содержания. Это то, что называют застывшей музыкой.

Устремляя взгляд в будущее с верой в гармоничного человека, Васильев пишет свою последнюю работу "Человек с филином", ставшую вершиной философского обобщения в творчестве художника. В картине есть сгорающий свиток с псевдонимом художника "Константин Великоросс" и датой, ставшей годом его смерти, - 1976-й, есть светоч, который Человек несет в руке, плеть, прозорливая птица, сомкнувшийся земной круг, нарочито сдвинутый, - все это символы. Но они могут казаться плоскими или быть очень емкими и духовно насыщенными. Все зависит от того, как зритель будет их воспринимать. Художник не занимался специальным подбором символов, они рождались у него подспудно при создании образов. Он работал интуитивно: несмотря на всю свою железную логику, воспринимал требуемую ему информацию неведомым нам чувством. Толкование полотен может быть разным в зависимости от полноты их постижения. Существует, например, такое прочтение "Человека с филином". В облике старца художник попытался представить мудрость человеческого опыта. Поднявшийся великан соединил собой два мира: небо и землю, подобно мифологическому древу жизни - соединителю двух сфер. Васильев напоминает, что на Земле произрастают не только цветы и деревья, но и человеческие жизни. Словно корнями врос старец в землю, еще не проснувшуюся от холодного сна. Мех его шубы, схожий своей фактурой с заиндевевшими кронами деревьев, свидетельствует о былой связи его с зимним лесом. Человек поднялся из самой природы и достиг таких высот, что головой подпирает небесный свод. Но что же взял с собой мудрец в нелегкий путь, равный, возможно, жизням многих поколений, чтобы связать собою два начала и достичь гармонии мира? В основу истинного возвышения художник кладет всякое творческое горение - и как символ его - сгорающий свиток с собственным псевдонимом, очевидно, полагая, что только творческая мысль, рожденная из знания, способна достичь космических высот. Но сгорает имя! И в этом есть второй, личностный смысл. Истинный художник, истинный мыслитель должен полностью забыть о себе ради людей. Только тогда он становится живительной силой. Из пламени и пепла пробивается вверх небольшой росток дуба - знак вечности. Дубок изображен наподобие нанизанных один на другой цветов трилистника - древнего символа мудрости и просвещения. Неумирающие знания оставил на земле огонь творчества! Над ростком горит светоч, зажатый в правой руке старца. Видимо, это и есть главное, что взял и несет с собой мудрец. Светоч - символ ровного и негасимого горения души. Ореол свечи выхватывает тонкие черты лица человека, соединяющие в себе редкую сосредоточенность с возвышенностью мыслей. Какой-то особый смысл переполняет загадочные глаза старца. В них самоуглубление, зоркость не только зрительная, но и внутренняя, духовная. Над седой головой он держит плеть, а на рукавице той же руки сидит грозная по виду птица - филин. "Живой" ее глаз - всевидящее око - завершает движение вверх: дальше звездное небе, космос. Плеть или бич необходимы, чтобы в любых условиях сохранять стойкость духа: без самоограничения недостижима истинная мудрость. И, наконец, изображение филина, совы у разных народов всегда было символом мудрости, беспристрастного видения мира. Филин - птица, для которой не существует тайн даже под покровом ночи. Это то откровение, к которому стремится и которого рано или поздно достигнет грядущий человек. Поэтический образ старца, рожденный художником, как бы включается в вечную жизнь природы и "высказывает то, что молчаливо пере- живается миром". После окончания работы над картиной Васильев сказал матери: "Я теперь понял, что надо писать и как надо писать". Сила, заложенная в этих словах, говорила о том, что Васильев действительно вступает в новую фазу жизни и творчества. Он ощутил какой-то нерв жизни, что-то совершенно новое. Это был мощный прилив сил, проникший в него извне. И от наступившего периода можно было многого ожидать. Это происходило всего за несколько дней до гибели художника…