ВОДА
* * *
Как бисер капельки росы
В речной поток упали с ивы,
Непринуждённо и красиво…
Текут мгновения, часы,
Недели, месяцы и годы…
Текут под синим небом воды.
В бурунах кружат хороводы,
Достичь спешат морской свободы
Простые капельки росы,
Попасть в чарующий прибой
И в бездну кануть без возврата…
Вода, ты помнишь как когда-то
Дух Божий реял над тобой.
Была свидетельницей ты
Как силой Творческого Слова
Из хаотичной темноты
Ваялся лик Вселенной новой.
Незамутненна и чиста
Сияла ты в эдемских реках,
Смеясь, лобзала человека
В чело, в ланиты и уста.
И из его печальных глаз
Слезой впервые пролилась
Когда изгнанником из рая
Он в землю скорби шёл рыдая.
И сок запретного плода
Горел в гортани жгучим ядом.
Жена брела понуро рядом…
Текла вода, текла вода.
Ее повергли наземь перед Ним
* * *
Её повергли наземь перед Ним.
Чертил Он что-то молча на песке.
Страх сковывал дыханьем ледяным,
И птицей билась кровь в её виске.
«Взята в грехе неверности она.
Что скажешь Ты, учивший всех любить?
Законом смерть принять она должна.
Камнями мы должны её побить».
И замирая, и боясь дышать,
Все ждут ответа, радуясь, что вот –
- Теперь Он не найдётся что сказать.
Позор Его увидит весь народ.
Висела жизнь её на волоске,
Но, молча, Он сидел, невозмутим,
Как вдруг увидел каждый на песке
Свои грехи, написанные Им.
Холодный пот их лица оросил.
Пропала смелость, слово отнялось.
Спокойный голос громом поразил:
«Кто без греха – тот первый камень брось».
Сбежали все, кто злясь, а кто скорбя.
Она одна осталась, и в тиши
Господь сказал: «Я не сужу тебя.
Теперь иди и больше не греши».
Куда от духа твоего пойду?
* * *
Куда от Духа Твоего пойду?
От лика Твоего куда мне скрыться?
Взойду на небо, в бездну упаду –
- Везде Твоя державная десница.
Я погибал, и Ты взыскал меня,
И Ты ко мне во сретение вышел.
Но, о безумный, средь прохлады дня
Я испугался, голос Твой услышав.
И бросился я в заросли ветвей,
Свой срам и наготу свою скрывая.
Я чаял жить без милости Твоей
В тенистых изобильных дебрях рая.
Но тщетно всё. И пенье райских птиц
Не заглушило голос Твой зовущий.
Молю, взыщи меня средь этих кущей,
Восставь меня поверженного ниц.
Не будет дня рожденья...
* * *
Не будет дня рожденья. Будет день,
В который предадут меня на муки.
Из бездны адской Иродова тень
Встаёт, ко мне протягивая руки.
Недаром псалмопевец вопиял:
«Пожроша истуканам своя дети».
Младенцев пожирающий Ваал
По-прежнему пирует на планете.
Ну что ж теперь поделать, если мне
Готовят урну вместо колыбели.
Нет разницы уже, по чьей вине
Я не зачат был – мною «залетели».
Не бойся, мама, я не наврежу
Твоей фигуре – юной и прекрасной.
Уставшую в ночи не разбужу.
Не оторву от дела понапрасну…
Холодный кафель чистеньких больниц…
Холодный свет от ламп люминесцентных…
Холодный и спокойный взгляд убийц…
Укол, щипцы, салфетки и пинцеты…
Едва ли вспомнят мама и врачи
Убитого ненужного младенца.
Лишь тихо перед Богом прозвучит
Биенье неродившегося сердца.
ПАСХА
По ступеням святого поста
Мы поднялись до врат утешенья
Где, сияющей ризой обвит,
Светлый Ангел Господень для нас
С опустевшего Гроба Христа
Возвещает Его Воскресенье,
И над сумрачным миром летит
Сквозь столетия ангельский глас.
Забыв вседневные дела
Ликуют города и веси.
Звонят взахлёб колокола,
И весть плывёт по поднебесью:
«Христос воистину воскресе!»
Весна духовная пришла!
Мама ставит на стол куличи
С ароматным миндальным орехом.
Наполняют проснувшийся лес
Трели первых вернувшихся птиц.
Побегут торопливо ручьи,
И младенческим радостным смехом
Отзовётся в лазури небес
Грохот рухнувших адских темниц.
ПРИПЕВ.
В этот день от земли к небесам
Можно просто рукой дотянуться.
В этот день пусть никто не склонит
Лика грустного с каплями слёз.
Утомлённым, озлобленным нам,
Чтобы каждый сумел улыбнуться,
Слёзы вытрет со скорбных ланит
Прободенною дланью Христос.
ПРИПЕВ.
ПАСХАЛЬНАЯ НОЧЬ
Куда пропала ночь, нарушив бег Вселенной?
Ослепшая совсем от всполохов свечей
И, тьмы своей стыдясь, послушницей смиренной
Исчезла вдруг она из череды ночей.
Вдогонку ей неслось восторженное пенье.
То крестный ход уже обходит Божий храм
Вещая, как поют на небе Воскресенье
Прося и на земле Христа прославить нам.
Мгновенья истекли. Вот Троицу воспевши
Священник пред дверьми кадилом чертит крест.
И покатился вдаль отселе прогремевший
Пасхальный светлый крик: «Христос, Христос воскрес!»
Кто весело смеясь, кто слёзы утирая
Толпой ввалились в храм, встав кто куда успел.
И пела вся земля от края и до края,
А где молчал народ, там мёртвый камень пел.
Взорвался хор и песнь Пасхального канона
Волною взмыла ввысь, колебля свод небес.
В испуге звёзды вниз взирали изумлённо,
Мерцая тихо в такт словам: «Христос воскрес!»
Ещё не стихла боль от дней Страстной седмицы,
Но, Пасхой поглощён, я верить не хочу
Что цел Синедрион, что суд поныне длится
И там чело Христа подставлено бичу.
И множество Иуд, и множество Пилатов…
Настанет ваш черёд, уймитесь до поры.
Сегодня не до вас, душа другим объята:
Мне взор ласкает вид забавной детворы.
Не ведая забот и взрослых попечений,
Толпясь у алтаря и силясь сон прогнать,
За радугой следят священных облачений,
Не преминув в бока друг друга потолкать.
Глазёнки устремив в отверсты двери рая
Не сомневаясь ждут обещанных чудес.
И весело кричат, стократно повторяя
Слова: «Христос воскрес! Воистину воскрес!»
* * *
Пляши, Саломея, пляши,
Твой час звёздный пробил, настал.
Пляши, веселись от души,
Твой танец всех околдовал.
Пляши, ни о чём не тужи,
Пророка главу принесут.
Пленённые танцем мужи
В темницу уж воинов шлют.
Пляши. Только знай, что устав
Ты стихнешь на пару минут,
И мёртвые, с блюда, уста
Суд Божий тебе изрекут.
ПРОТОИЕРЕЮ СЕРГИЮ ШУМСКИХ
Листки календаря перекидного
Неумолимым ветром унесло,
И обнажилось просто и сурово
Прожитых лет священное число.
Пусть в сорок лет жар в сердце не остынет,
Таким же пусть искристым будет взгляд,
Ведь ты ж, в конце концов, не по пустыне
Скитался эти сорок лет подряд.
Пусть возраст не становиться помехой,
Ведь сорок – это старт, а не финал,
И Исаак лишь в сорок взял Ревекку,
А ты почти Иакова догнал.
Прости меня за краткость без таланта,
Не мастер я одической строки:
Желаю жить и радостно, и свято
На берегах незнамовской реки.
Октябрь 2007 г.
40-летний юбилей.
ПЁТР
Тепло огня так жадно пьют
Закостеневшие ладони.
Минуты медленно текут
И тают в чёрном небосклоне.
В глазах бредовый хоровод
Событий длинной страшной ночи.
Синедриона суд идёт
Размерен, выверен и точен.
Я снова в бездне, я тону
Как там – на море Галилейском.
Но на дворе архиерейском
Кому я руку протяну.
«Ты знал Его? Ты с Ним ходил?»
Вопрос ребром. Язык кусаю,
Сжимаю пальцы что есть сил
И лгу им: «Я Его не знаю».
И, как нотариус, петух
Мой грех заверил звонким криком.
Стою в отчаянии диком
Среди рабов, рабынь и слуг.
Но, се, при отблесках огня,
Пронзая ночь всесильным взглядом,
Презрев судей, сидящих рядом,
Господь взирает на меня.
Я уходил, терзая грудь,
Рыдал и плакал, лез из кожи.
Я цел, но мёртв. Так дай мне, Боже,
До Воскресенья дотянуть.
РАДОНИЦА
Два чувства к нам приходят вновь
При посещении кладбища:
Любовь к обильной сытной пище
И к возлияниям любовь.
В осаде вновь погост и храм
Волнуясь, ждут жестокой схватки.
Стоят торговые палатки
Подобно вражеским шатрам.
В них предприимчивая рать
Стяжает славную добычу,
Ведь свято мы блюдём обычай
По-свински праздники встречать.
Мы ловко можем извращать
Святые прадедов заветы
И мёртвых с водкой и котлетой,
А не с молитвой навещать.
Спешит, стекается народ
Как на весёлую тусовку,
И, нацедив в стакан «перцовку»,
За «пух земной» не морщась, пьёт.
Там средь могил уснувший «бич»,
Там перемат, там смех, там драка,
А там бродячая собака
Грызёт оставленный кулич.
Бросают взгляд с могильных плит
Родные лица, с укоризной,
На всё безумство пьяной тризны,
Но стерпит всё немой гранит.
Затихнет шум на склоне дня,
И ляжет тьма на поле битвы
Где ждут усопшие молитвы,
И где гуляла их родня.
«РАЗГОВОР»
* * *
Сегодня мы с тобой одни.
Погасим яркие огни.
Ночь замерла, прильнув к окну.
Наш дом закутан в тишину.
Лампады робкий огонёк
Дрожит. И слышан лишь сверчок
Приятель наш. Видать опять
Он нынче не намерен спать.
Да, сон нейдёт. И ты не спишь.
Ты смотришь на меня, малыш.
Ты ждёшь обещанного мной
Повествованья про иной
Небесный вышний горний мир,
Голгофский Крест и Брачный пир.
Я обещал тебе, ну что ж,
От обещанья не уйдёшь…
С благоговением вокруг
Взгляни. Ты видишь, милый друг
Вселенной чудный хоровод.
Перед тобою предстаёт
Весёлый блеск далёких звёзд,
Дыханье ветра, запах роз,
Прохлада утра, пенье птиц,
И нежно-алый свет зарниц,
Дороги Млечной колея…
Из пустоты, из небытья,
Одним глаголом уст Своих
Творец воззвал однажды их.
И в миг, Создателя хваля,
Явились Небо и Земля.
Мир ангельских бесплотных сил
Возник и в трепете прикрыл
Крылами легкими глаза.
Вид Бога светел, несказан
Был нестерпим для чутких глаз.
И во Вселенной в первый раз
Воспел Творца бесплотых лик.
О! Как был чуден этот миг!
Подобных звуков на земле
Нам не представить. Здесь во мгле
Житейской бренной суеты
Той песни не услышишь ты.
Но тот, кто духом воспевал
Молитву к Богу, кто стяжал
Ума и сердца чистоту,
Тот, воспаряя в высоту,
Внимать способен звук святой
Неизреченной песни той.
И был один прекрасней всех
Средь Божьих слуг бесплотных тех.
Он выделялся из среды –
- То ангел утренней звезды.
Творцом Всещедрым одарён
И славой, и величьем он.
Он, как блистательный кристалл,
Лучистым взглядом созерцал
Творца… Но, вдруг, как будто мгла
Надменной гордости легла
На прежде чистое чело,
И во смятение пришло
Его сознанье. Он стоит
Перед Создателем и мнит
Ему быть равным. И огнём
Гордыня уж бушует в нём.
Смущённо ангелы глядят
На возмутителя. Хотят
Уже последовать за ним.
Безумной завистью томим
Тот мира мнит себя царём,
И слуг уж множество при нём.
Противостать им кто бы смог?
Притихло все… Но: « Кто как Бог?»
Подобно грому возгласил
Архангел Божий Михаил.
Блистая огненным мечём
Он встал пред всеми. Обличён,
Смутился, замер гордый дух.
Очами злобными вокруг
Он водит, бешен и упрям,
Но внемлет праведным словам:
«С Творцом хотел сравниться ты?
С Творцом, что нас из пустоты
Своим могуществом воззвал,
Что разум с волею нам дал?
Чья длань лелеет и хранит
Весь этот мир? Что нам дарит
Свою любовь и теплоту?
Кого воспеть невмоготу
По достоянию щедрот?
Что твари всякой жизнь даёт
Своим дыханьем? Перед Кем
Все краски блекнут в мире сем?
Кому земля - подножье ног?
Так станем добре. Кто как Бог?»
И слыша пламенную речь,
На пламенный взирая меч,
На крыльях пламенных паря,
По Бозе ревностью горя,
Полки восстали горних сил,
А перед всеми - Михаил.
Грозой его сверкает взгляд,
И в бездну, свергнуты, летят
Мятежный демон, мерзкий дух
И тьма ему подобных слуг.
Вот так из ангела возник
Презренный дьявол – клеветник.
Так в юный мир проникло зло
И за собою повлекло
Чреду великих страшных бед.
Но тьма объять не может свет.
И вновь Подателю Щедрот
Небесный мир хвалу поёт.
А что ж земля? Ещё она
Пуста, безвидна и темна.
Но, как художник над холстом,
Поэт над девственным листом,
Гончар над глиною своей,
Так реял Божий Дух над ней.
И внемлет Божиим словам
Творенье. Творческим устам
Послушно всё. Господь речет:
«Да будет свет!» - и льётся свет.
И сушу Бог средь вод творит,
Древам и злакам быть велит.
Рассыпал в небе горсть светил.
Луну и Солнце утвердил.
Прекрасен новый мир, но пуст.
Глагол слетает с Божьих уст
И вот моря уж рыб полны
И трели птичии слышны,
И тварей множество живых
Средь дебрей прячутся лесных.
Чудесный мир во всей красе
Предстал пред Богом. Краски все
Переливаются, цветут,
Но не хватает всё же тут
Того, кто мог бы созерцать
Всю красоту, кто б мог узнать
Всю милость и любовь Творца,
И кто б в Творце узнал Отца.
Вся исполняяй, зиждяй вся
И в мысле творческой носяй
Идею эту прежде лет,
Предвечный Троицы совет
Изрек. И чуден тот глагол
Что к жизни род людской привёл:
«Мы человека сотворим
И образ Свой ему дадим.
Он сможет быть подобным Нам
Коль скоро мыслям и делам
Он направленье даст творить
Господню волю, и любить
Творца всем сердцем, всей душей,
И всею мыслию своей».
Вот прах земной берёт Господь
И человеку зиждет плоть.
Затем с любовию прильнул
Творец к творенью и вдохнул
Дыханье жизни и тепло,
И тело душу обрело.
Едина с телом та душа.
Так, с небом прах земной смешав,
Создал Адама Бог богов
Как средоточие миров.
Небесный мир и мир земной
Сияют в сущности одной.
Иконой Бога в мире он
Явился. В нём запечатлён
Творца невидимого лик.
И как бы ни был мир велик
И многочуден, как планет
И звёзд далёких дивный свет
Нас ни пленял бы красотой,
И как бы ни был дол земной
Многообразен и богат,
Перед Всевышним во сто крат
Дороже всякий человек.
Такою славою облек
Господь создание своё,
Да, вечно радуясь, поёт
Хвалу Подателю всех благ
Венец творенья – бывший прах.
В земле Эдемской дивный сад
Господь устроил, и отрад
Исполнил всяческих. Растут
Древа прекраснейшие тут.
Украшен множеством цветов
И изобилием плодов.
Любовь и мудрость Божья там
Видна во всём. Сюда Адам
Творцом вселён был, дабы жить,
Беречь, возделывать, хранить
Сей райский сад, и благодать
В трудах блаженных восприять.
Великолепьем этим он
Быв постоянно окружён
Свой ум в молитве устремлял
К Тому, кто счастье жизни дал,
И мог беседовать с Творцом
Как мы с тобой – к лицу лицом.
Счисленья сладким нет плодам
В раю пресветлом. Их Адам
С благоговеньем мог вкушать.
Но, чтоб обилье не терять
Той силы жизненной, что Бог
Дал человеку как залог,
Он причащаться должен был
От древа жизни. Бог взрастил
Средь райских дебрей древо то.
Его вкушая плод святой
Хранимый Богом человек
В безсмертьи мог бы жить вовек.
И, чтобы мог Адам в раю
Перед Создателем свою
Любовь воочию являть
И в добродетели стяжать
Сугубый подвига венец,
Ему дал заповедь Творец
Свои желанья укрощать
И плод от древа не вкушать
Добра познания и зла.
Проста та заповедь была.
Адаму было лишь одно
Среди дерев запрещено,
И через малый подвиг тот
Достичь Божественных высот
Мог человек, смирив себя.
Господь, смирение любя,
Вёл к вящей святости людей,
Хоть бездны Творческих идей
И промыслительных забот
Наш бренный ум не познаёт.
Но коль Адама сладкий вид
Плода запретного прельстит
Предупрежденью вопреки,
Одним движением руки
Манящий с древа плод сорвав
И Божью заповедь поправ,
Смертельным ядом напоён
Свою примет гибель он.
Не может быть душа жива
Отвергши Божии слова.
Для наречения имён
Творцом к Адаму приведён
Великий сонм лесных зверей
И обитателей морей.
С небес спустились стаи птиц,
Древа и травы гнутся ниц.
Почтив в Адаме Божий лик
Весь мир живой к нему приник.
И именами их Адам
Всех нарекает. Только сам
Он в одиночестве стоит.
Ему подобных нету. Зрит
На то Господь. И вот прорек
Создатель: «Плохо, человек,
Тебе остаться одному.
Так сотворим же Мы ему
В сей миг помощника, как он».
На человека крепкий сон
Навёл Всеправедный Господь.
Затем его расторгнув плоть
Ребро единое изъял
И рану ту уврачевал.
Вот лишь воспрянув ото сна
Адам взглянул – пред ним жена
Ему подобна естеством
Стоит, созиждена Творцом
Из кости той. И вздох тая
Адам воскликнул: «Вот моя
От плоти плоть, кость от костей.
И впредь отцов и матерей
Мужчины, к женщине стремясь,
Оставят, каждый в должный час,
Да будут плотию одной.
Се, на века закон святой».
Эдемский сад наполнен весь
Благоуханием, и здесь
Былинка каждая несёт
Следы Божественных красот.
Здесь, словно царские дары,
Лежат цветочные ковры,
Здесь изумрудная листва,
И здесь, под дланью Божества
Беспечно жил Адам с женой.
Но прежде падшим сатаной
Он ненавидим был. Не мог
Смотреть завистник сей как Бог
Своё созданье возлюбил,
Но, не имея вовсе сил
Творцу Вселенной отомстить,
Решил он ненависть излить
На тех, в ком Божий лик сиял.
Он сам в добре не устоял
И месть давно пылала в нём
Всепоглощающим огнём,
Лишь этой местью он дышал.
Чтоб человек не избежал
Его губительной сети
Лукавый враг решил войти
Во змея, дабы вид его
Не удивил бы никого.
В ветвях, где зрел запретный плод,
Он, притаившись, долго ждёт,
Но видит, наконец, жену
К нему идущую одну.
И, опустившись из ветвей,
Речь начал вкрадчивую змей:
«Скажи мне, правда ли, что Бог
Был так безжалостен и строг,
Что ни с какого древа в снедь
Вы взять не можете посметь»?
О, нечестивые уста!
Чрез них лишь ложь и клевета
Проистекая, слух сквернят.
Но, проглотив покорно яд
Сей клеветы, ему в ответ
Жена уже лепечет: «Нет.
Плоды с дерев мы можем есть,
И лишь одно средь рая здесь
Растёт, запретное для нас.
Нам Бог сказал, что в день и час
Когда плоды с него сорвём
Мы тут же смертию умрём».
Ответ такой услышав змей
Вонзает жало всё сильней,
И шепчет вражий свой прилог:
«Нет, не умрёте. Знает Бог
Что с мужем можете вы стать
Богам подобными и знать
Добро и зло. Вот потому
Не захотелось, знать, Ему
Позволить вам вкусить сей плод» -
Сказал лукавый враг и ждёт
Что изречет в ответ жена.
А та стоит поражена
Его словами. В сердце ложь
Вонзилась словно острый нож.
Свой взор на древо обратив
Жена уж мыслит: как красив,
Как, видно, сладок этот плод!
К тому же знание даёт
* * *
Разменяв серебро медяками,
Наблудившись, наевшись рожцов,
Мы, за воздух хватаясь руками,
Возвращаемся в землю отцов.
Доползём, упадём издыхая.
Скрипнет сладостно отчая дверь,
И Родимый, обняв и лаская,
С грустью спросит: «Надолго ль теперь»?
САМСОН
Богатырём и назореем
От чрева матери я рос.
Я мог сразиться с диким зверем,
Не ведал слабости и слёз.
Не попустил бы я обиды
Святым войскам Адонаи.
Но блудоокая Далида
Остригла волосы мои.
Я стал беспомощней ягнёнка.
А та, нежнейшая из всех,
Так упоительно, так звонко
В лицо мне сыпала свой смех.
И стогны вестью огласили
Уста не знавшие стыда:
«Самсон лишён чудесной силы.
Он ваш. Пленяйте без труда».
Сбежалось быстро вражье племя,
Богатыря повергли ниц.
И не теряя даром время
Глаза исторгли из глазниц.
Слепым рабом в стране неверных,
Что прежде жили трепеща,
Я долго-долго тяжкий жернов
Проклятой мельницы вращал.
В той беспроглядной круговерти
Я много дней Творца молил
Чтоб хоть на миг, хоть перед смертью
Меня он вновь исполнил сил.
…Звук песен, крики, восклицанья
И ноздри идола в дыму.
То жертвы жгут филистимляне
Дагону, богу своему.
Поводырём под своды зданья,
К моим ликующим врагам,
Я приведён, и поруганье
Обильной чашей принял там.
Вино лилось и все хмелели,
Все были радостно пьяны.
И потому не усмотрели
Что косы вновь мои длинны.
И потому был незамечен
Моей молитвы тихий глас.
А я стенал: Царю превечный,
Внемли рабу в сей страшный час.
Я не молю об избавленьи.
Я возжелал лишь одного –
Чтоб не осталось в поношеньи
Здесь имя Бога моего.
Душа, рождённая для боя
И ослеплённая страстьми,
Ты умираешь, но с собою
Врагов земли своей возьми.
Замри, языческая Газа,
Твоих сынов ждёт смертный сон.
Я отомщу за оба глаза
Что стали пищей для ворон.
Сквозь шум разнузданности дикой
Я попросил поводыря:
К столпам сей храмины великой
Ты подведи богатыря.
Столпов ладонями касаясь
Ещё я слышал смех толпы.
Звенели жилы напрягаясь.
И вот подвигнулись столпы…
Камней я падавших не видел,
Хоть был одним из них убит.
Я умер, зная – глупый идол
Филистимлян не защитит.
Осядет пыль на те обломки.
Мой подвиг славным нарекут
В священных книгах. Но потомки
Урок едва ли извлекут.
Разрушит время пирамиды,
Исчезнут страны, города,
И только ножницы Далиды
Остры останутся всегда.
* * *
Солнце ясное вновь над землёю оскольской встаёт,
Расшивая наш город узором сверкающих нитей.
Вновь гимназия двери сегодня свои распахнёт,
За собой нас маня в мир великих и чудных открытий.
Александра святого водимые твёрдой рукой,
Многоструйной Невы незабвенного князя – героя,
В Божий мир мы войдём гимназической дружной семьёй,
И его для себя как священную книгу раскроем.
Каждый день у знакомых дверей
Светлый образ Казанский Пречистой
Всех встречает своих гимназистов,
Православных оскольских детей.
На Засечной черте, для Руси богатырским щитом,
Град Оскол созидался в молитвах, трудах и сраженьях.
И столетья спустя он стоит в Белогорье святом,
Свои силу и доблесть исправно храня в поколеньях.
Жажда подвигов славных естественна юным сердцам.
Мы растём и мужаем, и город растёт вместе с нами.
Мы растём, и свершения предков в наследие нам
Доверяет Господь как святое высокое знамя.
День придёт и из этих дверей
Светлый образ Казанский Пречистой
В жизнь отпустит своих гимназистов,
Возмужавших прекрасных людей.
СРЕТЕНИЕ
Длинную жизнь вспоминая с трудом,
Лоб подперев измождённой рукою
Старец задумчивый в храме пустом
Молча сидел, лишь вздыхая с тоскою.
Всех – и друзей, и детей пережил.
Радости мало в таком долголетьи.
Хлещут безжалостно времени плети
Душу лишенную жизненных сил.
Думал он: мне бы давно ковылять
Тою стезёй что отцы протоптали.
Только нельзя мне ещё умирать,
Божьи уста обещанье мне дали.
Господа Бога святые уста
Мне обещали всесильным глаголом:
Прежде чем камнем завалят тяжёлым
Гроб мой, я должен увидеть Христа.
Годы неслись, и бурлящей волной
Прежние страсти во мне погасили.
Всё растеряв в долгой жизни земной
Жил я, дышал ожиданьем Мессии.
Всё отмирало, менялось, текло,
Только лишь солнце вставало как прежде.
Только увидеть Мессию надежда
Душу мою согревала теплом.
Старец вздохнул и главу восклонил.
Что ж так забилось взволнованно сердце?
Муж благолепный в храм тихо входил,
Вёл за собою он Деву с Младенцем.
Горлицы две трепыхались в руках,
Складки одежд шелестели чуть слышно.
Шли они с жертвой предстать пред Всевышним,
Как Моисей заповедал в веках.
С хрустом в костях приподнялся старик,
К небу воздел немощные ладони:
Боже, неужто настал этот миг?
Слышит в ответ он: Гряди, Симеоне!
С честью утеху Израиля встреть.
Днесь избавленье тебе и Вселенной.
Тьма отступает, отныне нетленной
Радости светоч вам будет гореть.
Немощь словес нам помехой была
Живописать чтобы трепет и радость
С коими в руки свои приняла
Старая ветхость цветущую младость.
«Ныне, Владыко, раба Твоего
Ты отпускаешь, как прежде глаголал.
Зрю я спасение, что уготовал
Ты пред народами мира всего».
Так, на младенца свой взор устремив,
Старец вещал, вдохновляемый свыше.
Дева, в смиреньи главу приклонив,
Молча стояла, речь дивную слыша.
К ней обернулся седой Симеон:
Будет всем Сын Твой в предмет пререканья,
Оным в паденье, иным на восстанье.
Ты же… - запнулся вдруг старец, смущен.
Ты же своей Материнской душой
Вытерпишь ужас и боль прободенья
Страшным оружьем, но раною той
Будешь внимать всех сердец помышленья.
Дева молчала. С щеки старика
Тихо стекала слеза умиленья.
Тень от Голгофы и свет Воскресенья
Зрел он пророчески издалека.
Жизни дорога отнюдь не проста,
Путь нам неведомый Богом отмерян.
Каждый ли может быть так же уверен
Что прежде смерти он встретит Христа?
* * *
Снуют, спешат неведомо куда,
Без удержу, без спроса, без оглядки
Высокомерных «джипов» череда,
Сермяжные «шестёрки» и «девятки».
Движенье – жизнь! И в серой пелене
Из газов выхлопных, бежит дорога.
А, скромно примостившись в стороне,
Два странника стоят и славят Бога.
Седой старик со Спутницей младой
Поют самозабвенно и неспешно,
Молясь за мир, пленённый суетой,
Молясь за всех страдающих и грешных.
Кадильным дымом песня к небесам
Взлетает, среди копоти и смрада.
Течёт слеза по старческим усам.
И отступают прочь ворота ада.
Певицы юной светлый чистый лик
Рассеивает скорби и тревоги.
Младая Дева и седой старик
Несут своё служенье при дороге.
Они поют – открытые ветрам,
И утихает боль, бежит усталость:
Незнамовский Никольский древний храм
И с ним часовня – Всех скорбящих Радость.
Отражено улыбкою Небес
Помнившееся странное виденье:
Святая тайна, чудо из чудес –
- Часовни с храмом слаженное пенье!
ЭККЛЕЗИАСТ
Когда я наобщаюсь с суетой
И опостылит жизни ритм весёлый,
Экклезиаст, побудь чуть-чуть со мной
И мне поведай светлые глаголы.
Внимая песне мудрых слов твоих,
Пропахших ветром вечности, бывает
Я обнимаю твой крылатый стих
И беглецом над буднями взмываю.
Ты жизнь испил, ты знал, как сладок свет,
Как женский шепот ублажает ухо,
И сам сказал: «Всё суета сует
И страшное томление для духа».
Все реки возвращаются назад,
И после битв опять врачуют раны.
Как прежде, солнце свой лучистый взгляд
На землю обращает утром ранним.
Блажен вкусивший плод своих трудов,
И выпить кровь лозы своей успевший.
И в тленном сонме всех земных богов
Не позабыть Небесного сумевший.
Наступит день и зацветёт миндаль,
Застынет жернов, смолкнут дщери пенья.
И чей-то дух в Божественную даль
Помчится из гнетущего томленья.
19 ноября 2005 г.
* * *
Я помню голос, он меня позвал,
И, как дитя, размазывая слёзы,
На этот зов я радостно бежал,
Забыв про шишки, ссадины, занозы.
Сгущалась ночь, и, выбившись из сил,
Я падал, останавливался, плакал.
И я просил, я об одном просил –
- Чтоб слышать зов среди ночного мрака.
Я сел на землю. Я не вижу звёзд.
Лишь птиц ночных я слышу смех и клёкот.
Я так замёрз. Я так душой замёрз.
И нету сил идти на зов далёкий.
Но я дойду, Ты главное зови.
Пускай терновник рвёт одежду в клочья.
Пускай собью колени до крови.
Ты только помоги мне, Авва Отче.
5 сентября 2005 г.
Протоиерей СЕРГЕЙ ШУРОВ
